Во времена славного короля нашего Карла II был знаком я с симпатичным парнишкой по имени Исаак, что в переводе с древнееврейского значило "смеющийся". И правда, в свои двадцать четыре года был он еще достаточно щупл, по-детски наивен и смешлив. Его умение удивляться окружающему миру было мне приятно. Может, потому мы часто прогуливались по топким берегам Темзы, обсуждая вопросы мироздания.
Эпидемия черной чумы (вторая за последние тридцать лет) пошла на убыль. Люди начали возвращаться в Лондон. Преступность была не слишком высокой. Не потому, что власти прилагали к тому усилия, а потому, что людей в городе было мало, они были слабы, старались лишний раз не покидать дом, чтобы не занести в него черную заразу.
Да и на двух молодых мужчин, вооруженных мечами, вряд ли кто-то мог поднять руку.
Мы прогуливались по Квадратной миле Сити между Тауэром и Уолбруком и рассуждали о труде Фомы Аквинского "О сущем и сущности". Говорил, преимущественно, я. Рассказывал в лицах, описывал обстоятельства, при которых Фома впервые читал мне этот труд. Исаак же живо реагировал, много и громко смеялся, оправдывая свое имя. Время от времени он вставлял в речь любимое высказывание Джордано Бруно: "Se non e vero e ben trovato" (Даже если это и неправда, то здорово придумано). Из чего я делал вывод, что он не верил в личное мое знакомство с философом.
На правах младшего мой спутник нес в левой руке масляный фонарь, которым мы освещали дорогу. Дорога - это громко сказано: мостовая давно не ремонтировалась. Масса колдобин была залита нечистотами. Город, скрывавшийся в норах домов от чумы, перестал очищать себя. Что это было, теперь никто не скажет: когда мы по дороге от Биллингсгейтского рыбного рынка пересекали Паддинг-лэйн, Исаак, слишком внимательно прислушиваясь к моим недостойным речам (то самое место, в котором говорится, что маленькая ошибка в начале может стать большой в конце), попал каблуком своих туфлей в какую-то расщелину между камнями и свалился... М-да. Свалился на землю с чертыханиями и со смехом. Лампа выпала из его рук и угодила в тележку местного пекаря. В первую минуту мы были поглощены оценкой ущерба, нанесенного неожиданным падением. В какой-то мере, мы даже были удовлетворены тем, что в этом углу Паддинг-лэйн стало немного светлее. Молодой человек в результате падения изрядно испачкался, порвал кружева на правом рукаве рубахи и незначительно повредил панталоны.
Кучер и работники пекарни уже бегали вокруг полыхающей тележки. Мы не хотели проблем, и я сунул кому-то из более-менее приличных людей... может, даже хозяину пекарни... кошель с деньгами - за хлопоты. Зевак набиралось все больше. Неожиданно много для полупустого города. Мы поспешили уйти из толпы, чтобы не подвергать себя опасности быть ограбленными под шумок.
Мы медленно двигались по направлению к Тауэрскому холму и с удивлением отмечали, что тьма становится все менее плотной. В какой-то момент мы поняли, что безобидное, на первый взгляд, пламя от повозки перекинулось на пекарню, затем на соседние дома и начало распространяться по кварталам. Лето 1666 года было на редкость сухим. Сухие деревянные дома были лакомыми кусочками для огня. Дул свежий северо-восточный ветер. Уровень Темзы был низким. Воды для тушения катастрофически не хватало. В какой-то момент люди в панике побросали ведра и побежали, спасая остатки своего скарба. Мы побежали тоже.
Сказать, что я никогда так быстро не бегал, будет неправдой. В битве при Гастингсе я бежал быстрее. Не скажу, в какую сторону...
Сейчас я не мог бежать быстро: мой молодой спутник сильно хромал и мне приходилось буквально тащить его на себе в спасительную тьму.
Много лет спустя сэр Исаак Ньютон неоднократно рассказывал мне о самом сильном впечатлении той страшной ночи. Его потряс не страшный вид огненной стены, горящие в ночном воздухе птицы, стенающие в пылающих домах старики и дети, сплавляющиеся в единый монолит булыжники мостовой ...
- Нет, сэр Джустас, меня в тот момент потрясла масса горящих обломков древесины и груды лопающейся черепицы, которые неведомой силой выбрасывались вверх со своих мест и стремительно неслись вниз... Не на мостовую, а мне в голову - в самую ценную из всех принадлежащих мне голов! Как будто я притягивал собой всю эту кипящую, горящую, трещащую Вселенную.Так страшно мне не было никогда!
А вы говорите - яблоко..
