Хроники
   Жакко

Пусть только найдется умник, который начнет доказывать, что сны не могут сниться всю ночь. Очень даже могут: наваливаются на тебя безысходностью и беспощадностью, и старательно исследуют углы твоей памяти и сусеки изворотливости.

Когда сон страшный, то хочется повернуться на другой бок, убрать с груди кота или руку жены, вздохнуть полными легкими и провалиться в созерцание чего-нибудь незамысловатого, легенького, чтобы посмеяться можно было, рассказать родным за утренним чаем или коллегам на работе за вторым утренним кофе.

Но бывают же случаи, когда и смеяться во сне не хочется, и просыпаться жалко. Вроде как сериал смотришь. Вроде как не про себя, а сопереживаешь, как за собственную жизнь. И события чепуховые, а страшно проснуться и не узнать чем это все закончилось: убили тебя или нет? Наказали тебя или напротив - наградили...

Однажды во сне мы с Иосифом Виссарионовичем что-то героическое замутили...
Не подумайте, что я сталинист какой-то. Ситуация во сне уж больно под исторический период удачно сложилась. Не помню, что мы там такое делали... Определенно помню, что не экспроприацию экспроприаторов и не столбы для Гулага закапывали. Может колоски на полях после покоса собирали или мандарины в саду после сдачи продразверстки. Лучший друг всех советских героев одобрительно попыхивал трубкой и ласково призывал к новым свершениям.

Я был знаком с человеком, который неоднократно встречался с отцом народов. Профессора дендрологии Крылова отец народов наградил кожаном со своего плеча за скромненькую заслугу: в годы Великой войны нашел тогда еще молодой ученый в сибирской тайге участки деревьев с прямослойной древесиной, пригодной для производства ружейных прикладов. Профессор говорил, что ни разу не видел вождя с запачканными кровью по локоть руками.

Это он так говорил. А я поймал себя на честолюбивом жесте - гимнастерку на груди ощупывать стал - место для дырки под орден размечать начал. Недолго, правда. Быстро сообразил, что времена суровые были. Все орденоносцы, скажем, ордена Боевого Красного знамени наперечет были. Очевидно, чтобы расстрельные списки потом проще было составлять... Короче, понял я, что награждать сейчас будут, а граница наша на замке. Решил, что лучше будет проснуться.

Значительно приятнее было общаться с заклятым союзником и другом большевиков сэром Уинстоном Черчиллем. Классным, я вам скажу, сэром он был. Прогуливались мы с ним по садику наедине. Потому и отношения у нас простые были - непротокольные. Престарелый сэр был после очередного инсульта. Потому безбожно курил любимые кубинские сигары "Romeo & Julieta" и не отказывался от моей помощи в передвижении. Ногу он заметно приволакивал. Дикция у него от природы была паршивенькой, а тут еще сигара во рту, инсульт в мозгах и мое убогое знание британского языка. Но вот ведь, что странно, я его прекрасно понимал. Рассказывал он мне об удачной прошлогодней покупке свиноматки на Абингдонской ярмарке; о лично им разработанном рационе откорма свиней, утилизации навоза, и о том, что осенью он всенеприменнише возьмет приз на сельскохозяйственной выставке графства Оксфордшир. При этом сэр регулярно высвобождал свою старческую руку из моей вспомогающей, и вскидывал ее в жесте "Victory".
Эк, жаль. В конце жизни старый моряк выступал за безграничную торговлю с Советским Союзом всем, кроме оружия. Говорил он со мной, размахивая недокуренной третью сигары... То есть, минут на 15 у нас на разговоры оставалось. Успел бы я сторговать у него черного поросенка от рекордсменки, да будильник зазвонил.

Наяву я потом еще часа два глупо улыбался и приволакивал ногу.

Сон, в котором исторические личности не присутствовали, измучил меня сильнее бразильского сериала. Для съемки великих персон мой многосерийный сон был явно малобюджетным.

Все утро четверга я гладил мундир, шил погоны, начищал новенькие сапоги и поглядывал в зеркало на некстати появившееся на носу воспаление. В голове не укладывалось то, что все экзамены уже сданы. Даже те, к которым я не успел толком подготовиться. Я точно помню, что ни один вопрос в экзаменационном билете я не мог прочитать, как ни крутил листок, и как не тер глаза. Хорошо помню, что брал куражом, громким голосом и блеском глаз. Преподаватель неумело скрывал слезы в глазах и все порывался снять звезды со своих погон и отдать их вместе с высшей оценкой в ведомости. Х-хек! Я закончил военное училище!

Во сне многие вещи не удивляют. Я никогда не видел ЭТИХ стен ЭТОГО ВУЗа; никогда не встречался с этими преподавателями. Даже те, с кем я становился в один строй - были незнакомыми мне людьми. Я лишь знал, что сегодня нам вручат дипломы и предписания, а через пару дней мы разъедемся по разным гарнизонам с честолюбивыми планами на жизнь.
А сейчас я едва увернулся от струи пара, поднявшегося из под утюга на моих брюках, и проснулся. Часы показывали три часа после полуночи. Можно спать.

Построение на плацу было в разгаре. Оркестр справа от трибуны поблескивал медью. Отцы-командиры вглядывались... Нет, не в лица. Даже для мыльных снов это было бы штампом. Они, может быть, в последний раз смотрели на наш внешний вид. Почему на него? Потому, что, во-первых, это их обязанность, во-вторых, я поймал на себе перекошенный взгляд командира взвода, и судорожно стал искать на себе причину недовольства.
Бо-о-жже мой! Все люди, как люди - одеты с иголочки, а я столько возился с мундиром, а прицепил на него аксельбанты из старой, замусоленной бельевой веревки. А на правой ноге не было сапога. Лишь голая нога на размеченном асфальте.
Ну, тут дело понятное: во сне нога подмерзла и образно мне о том сообщила. Хорошо еще, что брюки на месте. А сколько раз я выходил на плац завернутым в одеяло, как римский патриций!
От смущения я сорвал с головы фуражку и бегом бросился в казарму - искать новые аксельбанты... Строй сомкнулся.

Часто ли вам приходилось находить во сне то, что в этот момент срочно необходимо? Мне и наяву это не всегда удается. Я чувствовал, что сейчас буду только терять... Вот мелькнуло лицо девушки с гладко зачесанными к затылку светлыми волосами. Вижу ее первый раз в жизни, а знаю, что зовут ее Оленька, что пришла она сюда ради меня. Через неделю у нас должна быть свадьба. Негоже молодому лейтенанту ехать в войска холостым. Там - в глуши к тридцати пяти заработаешь холостяцкий гастрит, к сорока - устойчивый алкогольный тремор рук, к ранней пенсии - стойкий цинизм и непереносимость бабьего визга и прочих житейских глупостей, а также полной непригодности к гражданской жизни.
Чем занимается моя невеста? Сейчас - смотрит с ужасом и омерзением на меня-лузера. А вообще -... Бог ее знает. В войсках, в лучшем случае будет библиотекаршей. В худшем - с брезгливостью будет варить мне супы, воспитывать детей и ждать когда нас отправят служить хоть в какой-нибудь городок с квартирой, театром, нормальными магазинами, школой во дворе дома, гражданским ВУЗом для детей и соседями, которые ХОТЬ ЧТО-ТО о тебе не знают...

Куда же она уходит? А я?

Я вскинул руку, чтобы позвать ее и... проснулся. Рядом мирно посапывала Лизонька. Слава Богу! Хотя бы жениться не нужно еще раз. Но где взять аксельбант и сапог?

... Справа от входа в казарму возле тумбочки стоял дневальный. Слева расположился гостиничный ресепшн. Правой рукой я козырнул, левой схватил услужливо протянутый администратором гостиницы ключ от номера с огромным нумерованным набалдашником. В глубине вестибюля под картой с боевым путем училища какая-то старушка разложила для продажи зелень и овощи. Я тупо смотрел на плетеные косичкой вязанки репчатого лука и мучительно думал: смогут ли они заменить аксельбант?

Старушка молча протянула мне моченое яблоко. Я механически взял его и впился зубами в тугую кожицу.

Вы ели когда-нибудь моченые яблоки, извлеченные из только что вскрытого бочонка с квашеной капустой? Есть у этих яблок короткий период существования, когда они еще очень похожи на только что сорванные с ветки плоды. Блестящая яблочная кожица с трудом сдерживает напор углекислого газа, образовавшегося в сброженном яблочном соке. Достаточно слегка повредить оболочку, чтобы плод взорвал...
Плод взорвался. Мне было мало грязного аксельбанта и одного сапога. Я теперь еще был с ног до головы забрызган яблочным соком и ошметками моченого яблока.

Почему бывают сны, в которых события совершенно реальны? Ты их переживаешь, как продолжение жизни, ругаешься так же витиевато.... Интересно, настоящий инфаркт от переживания во сне получить можно? А за убийство во сне старушки с мочеными яблоками срок большой дают? Где теперь парадку искать? Не хватало еще фуражку потерять?

Кстати, где она? К казарме я подбегал без фуражки на голове. Я размахивал ею, чтобы привлечь внимание Оленьки. При этом я зацепил Лизоньку... Честь я должен был отдавать, имея головной убор на голове... Кроме того, у меня был ключ в левой руке, а яблоко - в правой. Значит, фуражки в руках точно не было... Но на голове ее тоже нет. Неужели я ее оставил возле спящей Лизоньки? Нужно срочно проснуться и забрать фуражку с подушки. Офицерское звание формы одежды и содержания уставов не отменяет.

Грузовой лифт с жутким грохотом поднял меня на пятый этаж гостиницы, где я вышел к озеру, и принялся, как профессор Плейшнер, радоваться жизни и кормить уток неизвестно откуда взявшимся нарезным батоном.

Теплое солнце обсушило мой мундир. Ошметки яблока осыпались. Сапог и фуражка одумались и вернулись на свои места. Оставалась одна проблема: получить документы - диплом и предписание.

Я вернулся в училище на троллейбусе. Плац был пустым. О былых событиях напоминал только лозунг, призывавший учиться военному делу настоящим образом, флажки "Миру-мир", конфетти, серпантин и пальма, наряженная елочными игрушками.
Плац был пустым. Не у кого было спросить: "А как же я?"

Весь следующий день я бродил по этажам училища. Во всех закоулках стояли столы, и молодые лейтенанты без кителей шумно и целеустремленно обмывали свои новенькие звезды. Время от времени открывались двери и в комнату осторожно задним ходом въезжал бортовой газон или грузовик с КУНГом. Кто-нибудь подымался, доставал из-под стола баулы с вещами и бросал их в машину. Следующие 15-20 минут все прощались и говорили очень быстро, чтобы успеть сказать все доброе, чего не смогли сказать за все предыдущие годы.
И, вот ведь странно, оказывается в последний момент вспоминается не только хорошее, но и мелочные обиды. Хочется напоследок двинуть кулаком в нос, а потом бежать следом за машиной, размазывать пьяные сопли и слезы по лицу и кричать: "Прости братан!.."

Впрочем, я не был ни среди тех, кто уезжал, ни среди тех, кто провожал. Я - опоздал. Я не был на процедуре, которая объединила на плацу всех этих парней в еще зеленое, но офицерское братство... Я был в стороне. И было от этого очень неуютно: еще два-три дня неопределенности и я автоматически становлюсь дезертиром.
От этой неопрятной мысли я передернул плечами и снова проснулся. За окном серело. Дворники-таджики шаркали по асфальту синтетическими метлами...

... Гулкие шаги раздавались в дальнем углу огромного вестибюля. Я обрадовался и прибавил шаг. Навстречу мне шел полковник с повязкой дежурного офицера. Это как далеко зашел кризис в войсках, если дежурными офицерами стали полковники?!!!
- Товарищ полковник,- радостно всхлипнул я, и скороговоркой объяснил ему свою странную и неопределенную историю.
-Да, Боже ж мой,- сказал полковник: - Какие проблемы, сынок? Я сам был в подобной ситуации 137 снов назад. Скажи мне лишь как тебя кличут в миру?

В руках у полковника появилась тяжелая бакелитовая телефонная трубка со старомодным шнуром в нитчатой оплетке.
Я воспрял духом: принялся поправлять перед зеркалом галстук и машинально назвал свое полное имя, отчество, фамилию и... год рождения.

Рука дежурного офицера медленно поползла вниз. Трубка легла на рычаги телефона. Осипшим голосом полковник сказал: "Спасибо. Ваши услуги армии больше не нужны..."

Я внезапно увидел в зеркале свои седые волосы, грузное тело, немолодое лицо и... Окончательно проснулся.

За окном светило утреннее солнце. Я пошел готовить кофе и собираться делать дела, которым все еще был нужен.