Хроники
   Жакко

Его детство назвать обычным было бы не совсем правильно, хотя таких же, как он ребятишек в те времена в стране было и есть довольно много. Они отличались от своих сверстников в первую очередь тем, что жили на маленьких военных точках, более чем удалённых от цивилизации даже в виде более ли менее приличного села, где имелась школа.

Что такое детский сад, он знал лишь по рассказам сверстников из деревни, куда приезжал на лето к бабушке. Отец был офицером, и этот особый быт маленького гарнизона, в котором жили 8-10 офицерских семей и проходили службу человек 70 солдат, несомненно, накладывал свой отпечаток на его восприятие мира. О благоустройстве в квартирах конечно и речи быть не могло, поэтому с раннего детства он уже хорошо освоил "офицерское троеборье": дрова - вода - помои.

Целыми днями пропадая в казарме среди солдат, которые считались друзьями, за отсутствием друзей ровесников, общаясь с взрослыми людьми и видя взрослую жизнь, он даже не заметил, что вырос без детских иллюзий, где Дед Мороз воспринимался осознанно и входил с подарками только в приоткрытую форточку. В его понимании Дедом Морозом был один из солдат, наряженный таковым для проведения Новогоднего утренника в Ленинской комнате казармы. Солдат он знал в лицо и поимённо. Поэтому понимал, что Дед Мороз с ватной бородой, - это сержант Бордюжа - водитель ТЗМ.

Но была игра в Деда Мороза, и поневоле он подыгрывал сержанту, делая вид, что не узнаёт его. С 5-6 летнего возраста обращаясь к солдатам на "ты" и без всяких "дядя", он научился ценить дружбу с людьми, значительно старше его и знающих больше, чем он. Такой дружбой он гордился и дорожил ей. Ему льстило то, что взрослые считают его на равных с собой и во время обеда, к примеру, обязательно пригласят его к себе за стол и непременно поделятся солдатской кашей. Он мог попросить дать ему подержать в руках автомат и старался не обманывать доверия, с трудом удерживая в руках грозное оружие. Много ли нужно маленькому пацанёнку для того, что б почувствовать себя равным, (во всяком случае, так ему казалось), среди 19-20 летних парней.

Он родился в семье, где основным досугом было чтение книг, - у родителей была целая библиотека, где на полках стояли и Жюль Верн, и Александр Беляев и Вальтер Скотт, и многое-многое другое.

По телевизору тогда можно было смотреть максимум два канала, да в них только "Четыре танкиста и собака", которые показывали каждые каникулы. В квартире с минимальной походной обстановкой, где зимой, порой приходилось ходить в валенках, в пальто и шапке, он развлекал себя рисованием, конечно танков и самолётов, или лепил из пластилина солдатиков. Готовые игрушки были неинтересны, - ими можно было играть, а ему нравилось делать их самому.

К семи годам, когда он пошёл в первый класс, отца перевели уже на третий дивизион, который находился в Челябинской области и был наверно самым отдалённым дивизионом за всю службу отца. К тому времени паренёк уже изрядно освоился в лесу и не боялся уходить далеко от дома в поисках грибов или ягод. А лес был кругом, верней сказать перелески. Солдаты в шутку называли его "Маугли", подразумевая его неосведомленность о городской жизни. С деревенской он был вполне знаком, так как каждое лето его отвозили к бабушке в деревню, которая была в 8-ми километрах от первого места службы отца. Там он целыми днями с соседскими ребятишками пропадал на речке, которая протекала недалеко от дома под горкой.

Вода в реке с хорошим течением прогревалась плохо и после купания обогревались у костра, разведённого прямо на берегу реки из сухих сучьев ольхи, которая росла вдоль всей реки густыми зарослями. Эта деревня, упоминаемая Бажовым в его Сказах, стала как бы своеобразной родиной, так как все остальные места периодически менялись в связи с переводом отца к новому месту службы.

Школа, в которую он пошёл в первый класс, находилась километрах в 30 от дивизиона в небольшой деревне населённой в основном Уральскими татарами. Это была восьмилетняя школа с печным отоплением, где было несколько классных комнат. В школу ребят (а он на этой точке был не один. Были ещё мальчишки и девчонки) возили на выделяемом для этого ГАЗ-69, известного в народе как "Бобик".

Нередко "Бобик" ломался или просто был не в состоянии пробиться сквозь переметаемую огромными сугробами дорогу. Тогда ребят везли на ТЗМ (транспортно-заряжающая машина), где в кабине на трёх человек ( с учетом водителя), школяров размещали всех, и ему нередко приходилось сидеть на коленях солдата, который управлял машиной.

Если же дорогу переметало основательно - везли на гусеничном тягаче, после которого они наполняли классы школы запахом солярки, исходившего от их одежды.

А бывало и так, что неделю, а то и две занимались дома с родителями, так как и АТС (тягач) пройти не мог. Перемёты через дорогу достигали порой метра два в высоту.

Около бомбоубежища, расположенного рядом с офицерскими домами, в наметённых и спрессованных ветром сугробах он с друзьями строил крепости с пещерами и "подснежными" ходами или самодельными клюшками гоняли маленький мячик на площадке между двух домов. Баталии порой устраивались нешуточные, когда солдаты и офицеры первой батареи играли с командой второй батареи.

В отличии от других ребят, ему находилось место в этих играх. Его брали вратарём в команду первой батареи, которой командовал его отец. Играли на утоптанном снегу в валенках и сапогах, самодельными клюшками, больше похожими на секиры и борьба порой разгоралась нешуточная, в пылу которой рядовой солдат мог "силовым приёмом" запросто выпихнуть с площадки подполковника - командира дивизиона. В те времена в армии служили солдаты и офицеры, а не холопы и бояре.

Мальчишке было конечно страшно играть среди взрослых, полных азарта мужиков, но его старались щадить соперники и оберегать игроки своей команды. И, если он спасал ворота, он в глазах взрослых видел такое одобрение, что просто сиял от радости. Это была не банальная похвала, - оценка. Летом на смену хоккею приходил футбол и волейбол. И редко какая игра обходилась без участия солдат или офицеров. Соперники всегда были "сильны" и учиться было у кого.

В пятый класс он пошёл уже в другую школу, которая находилась опять же не близко и в городе с замысловатым названием Челябинск - 70. Отца перевели на новое место службы, и для паренька это отразилось в смене школы. Это уже был город с кинотеатрами, великолепным Дворцом Пионеров, Универмагами и прочими магазинами, так не похожими на "сельпо", которое он видел в деревне, когда приезжал к бабушке на лето.

Из города за учениками (а их было 5 человек) приходил автобус, который возил их в школу в "Запретку". Так называли город, так как он охранялся не хуже, если не лучше Границы СССР.

При въезде в "Запретную зону" на КПП ребят по фотографиям тщательно сверяли и осматривали автобус с помощью служебной собаки. Если автобус оставался в городе, чтобы пойти во Дворец Пионеров или в кинотеатр, обратно приходилось уже самому добираться до дома. Сначала на автобусе до КПП, а там, солдаты уже знавшие его в лицо, сами просили водителя, выезжающего из города, подбросить паренька до трассы Свердловск-Челябинск, откуда он мог уже своим ходом пройти три километра до городка.

Летом с двумя друзьями, которые были младше на два года, он на велосипедах гонял по городку или ездили купаться на озеро в Знаменку, которая была километрах в шести от дивизиона. На лето пропуск в город был для них закрыт, и развлекать себя приходилось, опять же, пиная мяч или гоняя на велосипеде. Хотя казарма была самым основным местом проведения досуга, где опять же были друзья в погонах и сапогах.

Находиться среди взрослых - чувствовать их отношение, как к равному - поднимало в своих глазах и придавало уверенности. Он до сих пор помнит многих по имени и фамилии. На этом дивизионе отец прослужил два года, после чего полк был расформирован и...

Новое место жительства. Уже совсем не Урал, а опять точка в 40 километрах от города Пенза. А вместе с ним и новая школа, новые друзья, новый класс, учителя. Опять всё новое кроме перевозимой мебели и книг. Обычное детство с запахом кирзы.

Мордвин
Второй день службы...

В классе, сопя "в ногу" сидит взвод курсантов и пришивает к форме всякую херню в виде погонов, петлиц и прочей фигни. Сержант заполняет тетрадь командира отделения. Сопение бойцов и жужжание мух, - больше не звука. Поэтому, когда сержант, подняв голову, посмотрел на 30 равномерно выбритых голов, отличаюшихся друг от друга только цветом щетины и угловатостью черепов, задал вопрос: "Сивишкин!"

Вздрогнули все, половина из всех укололась иголкой от страха. С рёвом "И-й-аЯЯЯЯЯ" (Брюс Ли урыдался бы) вскочил боец, - породистый мордвин и Шемышейки. Настоящий этнос своей фино-угорской расы.

"Инициалы", - спросил сержант. Сивишкин ладонью, величиной с сапёрную лопатку, погладил задумчиво голову, посмотрел вокруг, ожидая подсказки, а потом встрепенувшись, проорал: "МОРДВИН!!!". Каока (сержант) откинувшись на спинку стула минуту рассматривал Сивишкина, - потом склонившись над тетрадью, сказал, - "Так и запишем".


Чума
Летом 82-го в подразделение пришла зараза с самым простым названием - "1000". Она пришла, как чума в Средневековую Европу. Играли все и везде в эту игру при помощи пяти кубиков. В караул готовы были идти без оружия, но без кубиков никак.

Центр с 20 и с 02 напоминал казино, где вперемешку с писком морзянки раздавались азартные и непристойные вскрикивания, что-то типа "Нагну, как прачку", "Ваши не пляшут" и т.д.

Прапорщикики делали свою игру. Срочники - свою. Молодые делали службу. Каждый уважающий себя чекист просто обязан был иметь комплект кубиков, чтобы предаваясь азарту игры забывать о всех тяготах и лишениях службы. Переболеть этой болезнью удавалось только молодым. Очевидно, они небыли ещё готовы свихнуться от соцсоревнований, политзанятий, нарядов и прочей армейской развлекухи. Но безучастными они не оставались. Где есть игра - там есть болельщики, которые к тому же бдят, причём не столько за супостатом, сколько за начальством.

Болезнь исчезла также неожиданно, как и появилась.