Хроники
   Жакко

Мне черто-о-овски повезло - мне предложили работу. Я должен издать книгу. Большую книгу. Мне повезло дважды - никто не спросил: издавал ли я когда-нибудь книги? Я точно помню, что не издавал. Но это так здорово! Воодушевляет то, что делать это буду я не один. В команде народу много. Одних начальников - человека три. Потом мне представили художника, редактора, корректора и... сценариста. Я с ужасом понял, что в команде нет автора. Нет и самой рукописи. Т.е. писать книгу нужно мне. О чем? И причем здесь сценарист?

Первый начальник не представился. Он напоминал Раймонда Паулса. С одной стороны, он излучал надежность и основательность. С другой стороны, в глазах его было столько отрешенности и творческих замыслов, что было видно, что решать мои проблемы мне придется самому. Тем более, что есть оплачиваемый заказ, и его нужно отрабатывать. Единственное, что я решился спросить, это - зачем в команде сценарист?

- Как, Вас не предупредили?

Первый начальник с укоризной посмотрел на двух других.

- По Вашей книге будет поставлен спектакль. Местный театр жаждет работать.

Волна самоуважения сдавила горло. Я еще ничего не написал, а меня уже ставят! Этак драматургом стану. Визитные карточки на папирусе напечатаю...

- Но как же так: литературной основы еще нет, а Вы говорите уже о сценарии?..

- Молодой человек, - сказал Первый со снисходительной укоризной, - много ли Вы знаете сценариев по литературной основе? В наше время для сценария основа не нужна. Лопе де Вега писал сценарии к вечерним спектаклям, а ставят его уже четыре сотни лет. Вам будет сложнее: нужно еще и книгу в твердой обложке сделать. Ну ничего. У Веги Карпьо только бумага да гусиное перо были, а у Вас - компьютер, Интернет, да еще и Сценарист.

- В конце концов, - бросил Первый уже на ходу через плечо, - напишите книгу по мотивам сценария...



Сценарист оказался крупным мрачным парнем, в глазах которого давно поселилась скука. Я решил познакомиться с ним - хватит с меня безымянных начальников.

- Меня зовут Александром, - сказал я ему, когда мы шли с вокзала по направлению к Дому Творчества, - А фамилия моя... Только не смейтесь... Я сам страдаю от нее с самого детства... Жаккомопупьев...

На лице сценариста не появилось даже подобия улыбки. Он только спросил: "Через дефис?"

- Нет, сплошняком.

- Пустое. Фамилия ничего не значит. Главное - кураж. У меня есть знакомый по фамилии Котоваськин - весьма успешный бизнесмен...

Я не рискнул спросить, в какой области бизнеса можно быть успешным с такой фамилией.

- А как Вас зовут?

- Я тоже Александр, - нехотя ответил Сценарист.

- А как фамилия?

- Коллега, Вы ничего не поняли? Фамилия нужна только для получения гонорара и Буккеровских премий. В остальных случаях она вредна...

- Даже так? - подумал я и поежился.





В Доме Творчества нас ждал недовольный Первый.

- Вы что-то не спешите работать? Где обложка книги?

- Как, а разве не художник должен ее делать? - поразился я.

- Да Вы что! Как же художник может сделать обложку, если нет не только литературной основы, но и названия книги?...

- Тем более. Мне нужно прописать сюжетную линию, образы...

- Пустое. Вы должны набросать эскиз с сильным названием. Художник сделает по нему броскую обложку. Девяносто процентов книг незнакомых авторов покупается не по содержанию, а по интригующей обложке.

Первый ушел, а я с надеждой посмотрел на Александра. Он молча порылся в прикроватной тумбочке и извлек оттуда изрядно порванную книгу. Неужели книги до сих пор используют на самокрутки?

- Возьми лист бумаги, наклей его поверх этой обложки и напиши название. Что-нибудь типа "Путешествия дилетантов". Набросай схематически несколько фигур... Это подстегнет твое воображение, поможет придумать сюжет.

- Когда это мы перешли на "ты"? - подумал я.

В дверь номера ввалился молодой человек в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Белая хризантема в петлице не оставляла сомнения в причинах его парадного вида.

- Семён Кац, актер, - представился мужчина заплетающимся языком, - Сегодня вечером я играю жениха в Вашем спектакле. Где моя роль?

Семен заглянул в стакан, стоящий на столе, и начал наливать в него водку из бутылки, которую он извлек из дипломата.

Меня почему-то не смутило отсутствие роли и сценария. Больше испугал кураж актера, с которым он поглощал алкоголь.

- Семен, Вы слишком много пьете. Как Вы будете сегодня вечером играть?

- Ничего страшного. Роль у меня короткая - только в первом акте. А развезет меня только во втором...

Здесь все всё знают. Только мне ничего не известно. Утром новая работа была праздником. Сейчас праздник становится абсурдом, бредом, глупостью... Хотя такая ли это глупость?

- Александр, где бумага?

- Поищи в соседнем номере...

В соседнем номере спал второй начальник. Спросонья он никак не мог понять, что я делаю в его номере. Потом сунул мне в руки толстую пачку бумаги и вытолкал за дверь.

Я нарисовал в центре листа границу в виде квадрата и две мужских фигуры в складчатых средневековых плащах. Под широкополыми шляпами на лицах изобразил длинноносые венецианские маски. Да. Это будет комедия. Комедия абсурда. День начался как праздник, значит - пусть книга называется так: Праздник... Абсурда? Дурости? Безголовости? Нет! Скудоумия. "Праздник скудоумия". И подзаголовок: "Анекдот с интродукцией, продолжениями и без каких-либо выводов"...

- Класс! Как мне это нравится! - сказал я удовлетворенно. Александр курил у окна и лишь мельком глянул на мое творение.

- Ты, похоже, относишься к людям, которые получают удовлетворение от начала всякой новой работы, даже если ни черта в ней не понимают.

- А чего ты ждешь от этой работы?

- Денег. Я зарабатываю деньги...

Меня покоробило: мы практически ровесники, но Александр очень циничный и всем своим видом показывает свое превосходство, опытность, умудренность жизнью.

На столе зазвонил телефон. Я поднял трубку.

- Дорогой, это я, - сообщила трубка голосом жены. Интересно, как она меня нашла?

- Поднимайся на третий этаж, - сказал я. В трубке зазвучал более глухой голос в сторону: "Дети, наш отец почтил нас аудиенцией!"

Интересно, сколько их?




Чтобы ответить на поставленный вопрос, пришлось проявить незаурядную выдержку. На всем третьем этаже только у нас двери в номер остались закрытыми. Все прочие были раскрыты настежь: посетители Дома Творчества пытались выяснить источник криков и визгов. Сценариста Александра, похоже, ничто в жизни уже не удивляло. Я определенно знал, откуда звук. Да и зачем привлекать к себе преждевременное внимание? Мне, похоже, здесь еще жить.

Детей оказалось трое. Жена утверждала, что сегодня - все наши. Особенно младший. В момент, когда все мои умственные способности должны были быть направлены на поиск очередного сюжетного хода, я вынужден был искать младшего, который нашел совершенно неожиданный ход между шкафом и вешалкой. Все-таки их было четверо. Не смею утверждать. Ибо двигались они слишком быстро. Я следил за пачкой чистой бумаги, которую мои старшие чада исписывали и изрисовывали, а сценарист Александр судорожно прижимал к груди блок сигарет. При этом в нем проявилась какая-то искра жизни: двигаться он стал быстрее. Правда, движения его были несколько однообразными: он прикуривал одну сигарету за другой. Может, боялся за их сохранность, а может, не был уверен в том, что еще когда-нибудь придется покурить.

Нет, не подумайте плохого: дети у меня хорошие и послушные. Просто я им редко покупаю писчую бумагу...

- Дорогая, - обратился я к жене, - настало время выяснить с тобой очень серьезный вопрос...

Жена напряглась.

- Признайся как на духу: ты издавала когда-нибудь книги?

Жена оскорбленно закатила глаза.

- Изверг! Неужели за столько лет безоблачной совместной жизни ты не осознал, что настоящая женщина издает только призывное воркование и запах хорошей косметики? Кроме того, она издает... Вру! Излучает ауру благополучия и состоятельности...

В этот момент третий (или четвертый) ребенок закончил разрисовывать последний из выделенных мне листов бумаги и нацелился на эскиз моей книги. Подняв над головой свое творение, я отчетливо произнес:

- Дорогая, если ты еще намерена в этой жизни что-нибудь издавать или излучать, уведи отсюда детей. К ужину меня не жди. Я сыт всем по горло.

Пятый ребенок упорно не хотел уходить. Я готов был применить к нему крайние методы устрашения, но обратил внимание на то, что он излишне часто разговаривает по сотовому телефону, который я ему не покупал и переговоры по которому не оплачивал. Выяснилось, что это маленький третий начальник. Он, как и первые два, не спешил представляться. Куража в нем было больше, чем в первых двух вместе взятых. Он был в постоянном движении: куда-то исчезал и появлялся, используя обнаруженный моим младшим сыном ход между шкафом и вешалкой.

В минуты затишья он долго разговаривал по мобильнику. Благодаря этому я догадался, что звали его Вацлавом, а фамилию я до сих пор боюсь произносить вслух: уж больно она в масть - Впендюрецкий. Так и обращаюсь к нему по имени-отчеству: Вацлав Валерьевич.

Подходит он ко мне и говорит, косясь на стол, засыпанный бумагами, над которыми поработали мои дети: "Александр Петрович, мы Вас очень ценим как профессионала (кстати, это я Вас нашел), но вы не слишком разгоняйтесь со своей книгой. Оно, конечно, объем немаленький, большая часть книги уже продана..."

- Кому? - ужаснулся я.

- Не кому, а подо что! Под рекламу. Не могу не выразить Вам своего восхищения по поводу блистательного названия книги. Вы маркетолог от природы: "Праздник скудоумия" позволил нам привлечь огромное количество рекламодателей самого разного профиля. Мы привлекли винопроизводителей Молдавии, Грузии и Армении для рекламы их вин! (Какой же праздник без вина?) Грузинские виноделы в запале конкурентной борьбы купили две главы! А какую зажигательную рекламу дали китайские производители пиротехники! Мы рекламируем батончики "Натс" как средство от скудоумия...

Я был в шоке.

- Любезный Вацлав Валерьевич, посмею Вам напомнить, что Александр Анатольевич пишет по МОЕЙ книге замечательный театральный спектакль. Не хотите же Вы сказать...

- Именно, что хочу! Задники и кулисы уже проданы. Занавес четыре раза перекупался. Сейчас на нем реклама Дальрыбы - источника органического фосфора для мозгов и ортопедических стелек для массажа десятого нерва. Крайне полезно для мышления...

- Э-э-э... Еще ничего не путаю, то десятый нерв проходит в желудке, и его затруднительно массировать стельками...

Валерьевича было трудно смутить: "Мало ли у кого какая походка..."
Когда Вацлав в очередной раз сбежал, я обратился к Александру: "Что будем делать? Я ведь ничего, кроме названия, не написал."

- Не переживай, тезка. В газетах уже месяц идет обсуждение твоей книги и моего спектакля. Знаешь, как сейчас модно сталкивать мнения "ЗА" и "ПРОТИВ"? Те, кто "ЗА", пишут, что впервые с такой прямотой в наших работах вскрыты духовные основы секса и насилия. А те, кто против, пишут, что в наших произведениях продохнуть нельзя от секса и насилия. В результате, все билеты еще неделю назад скупила билетная мафия и толкает их по офигенным ценам. Так что, если ты собрался повести детей в театр, то это тебе дорого обойдется...

- Ты с ума сошел? Водить детей на секс и насилие?

- Не переживай. За неуплаты в театре давно отключили свет. А когда в конце спектакля китайские рекламодатели устроят фейерверк, то все смотреть будут не на голых девок и насильников, а на небо в огнях. Довольны будут все.



Чем же занимается второй начальник? Оказалось, что зовут его Тимуром и с легендарным тезкой его роднит перекошенное лицо, но не от следов битв, а от постоянного контакта с подушкой. Похоже, что по должности он был начальником по работе с персоналом, но персонал работал сам по себе, не раздражая его свирепую генетическую память.

Корректор пару раз подходил ко мне и заверял, что с орфографией и синтаксисом в заголовке книги все в порядке. Редактора немного смутили архаизмы в подзаголовке названия, но я сумел подвести теоретическую базу под стилистику названия. Тогда редактор предложил мне взять псевдоним: сменить фамилию Жаккомопупьев на Жаккомо. Мол, благозвучнее и загадочнее так.

И вот, поверите ли, но после стольких лет страданий из-за своей неординарной фамилии мне вдруг так горько стало от потенциальной возможности потерять кусок фамилии, кусок себя! Мне - Жаккомопупьеву в шестом поколеньи стать Жаккомой - родства не помнящим!

Короче, прогнал я его, швыряясь листами бумаги, разрисованными моими детьми - Жаккомопупьевыми-младшими -- из седьмого поколенья. Какими бы я на них глазами смотрел после кастрации фамилии?

Как ни странно, но и сценарист Саша меня поддержал. Знать, есть и во мне кураж, а не только фамилия.



К вечеру начали подтягиваться актеры и актрисы. Сценарист Саша оказался еще и режиссером. В голосе его появились властные и брезгливые нотки. Он задернул шторы в номере и сел под загаженную мухами настольную лампу. Мне же для того, чтобы представлять действо, нужно было закрывать глаза: в театре-то сцена не будет освещена.

Атмосфера праздника создавалась междометиями, взвизгами и звоном стаканов. В зависимости от ситуации, Александр требовал "Больше романтики" или "Больше духовности".

По лбу моему текли ручьи пота: я с ужасом думал о том, что придется превращать в текст весь этот поток звуков, самыми осмысленными из которых были возгласы режиссера.

Александр же был доволен: мои страдания он воспринимал, как последствия сильных переживаний от художественного воздействия пьесы.

Семён Кац носился по импровизированной сцене, волоча за собой саквояж со спиртным. Образ ему удавался: он то рычал от страсти к белокурой толстухе, то выл от ненависти к рядам коррумпированных оборотней в погонах.

Я оценил профессионализм Семёна: он ни разу не перепутал ситуации, в которых нужно было поднимать стаканы, с ситуациями, когда нужно было бросать китайские петарды, которые изображали, в зависимости от контекста, гранаты либо праздничный салют. Хотя, кто его знает, что там должно было происходить на сцене: книгу-то я не читал... Тьфу... Не написал...

Время от времени насильники забывали о романтизме и приступали к своей основной деятельности - насиловали девиц. Но делали это они очень духовно. Можно сказать - с придыханием.

Правда, порой мне казалось, что это ряды коррумпированных оборотней в погонах насилуют насильников. Или наоборот... Все-таки очень неудобно смотреть незнакомый спектакль с закрытыми глазами: не видны погоны.

Я открыл глаза, но обстановка не прояснилась: погонов не было. Не было ничего. Даже черного сёминого костюма с хризантемой в петлице. Неужели костюмеры до такой степени экономят на костюмах?

Я вздохнул, прикрыл глаза и решил, что, по крайней мере, сэкономлю на билетах: пусть мои детишки сегодня оторвутся и посмотрят "Плейбой после полуночи".

В этот момент звукорежесер Паша Лапин врубил саундтрек к спектаклю. Это, скажу я вам, была находка! Понимаете... Оказывается, если во "Времена года" Вивальди включить партию ударных, то под ЭТО можно петь рэп... Говорить рэп... Короче, рэ-петь...

Я представил себе, что и этот аспект субкультуры нужно как-то отобразить в моей книге, и в отчаянии взрыднул. Александр вскинул брови, потом глаза его потеплели, и он по-отечески притянул меня на прокуренную грудь. Спектакль удавался.

- Стоп! Стоп! Стоп! Почему в костюме другой эпохи?

Ну разве можно так увлекаться? Посреди комнаты и голых актеров стоял Первый начальник - единственный, кто был одет в костюм.

Я в свое время сравнивал его с Раймондом Паулсом. А он оказался Ромуальдом Остьэпохиным. Корректор (точнее, корректорша) успела насплетничать, что в шестидесятые годы он был Романом Оглоблиным. Но в то время в богеме было модным брать звучные имена. Сейчас стало модным быть корнями от сохи, и Ромуальд последние полгода восстанавливал свои исконные реквизиты.

Оглоблин-Остьэпохин был ошарашен окриками. Пять минут назад ему принесли ламинированную обложку новой книги, и он бегал по этажу, показывая ее всем.

Художник сохранил основу моей идеи, но заменил венецианские маски на спецназовские. На плащах появился камуфляж, а на заднем плане - Мерседес.

- Зачем все это? - поинтересовался я.

- Есть в этом что-то булгаковское: времена меняются, а человеческая сущность остается прежней. Более того, мы таким образом приземляем наше произведение на нашу российскую почву и в наше время.

- Ну, если Вы имеете в виду Мерседес, то - конечно.

Остьэпохин побежал дальше, бросив на ходу толстухе: "Девушка, наденьте камуфляж. Вас слишком видно".

- Шура, - спросил я доверительно сценариста, - В каком направлении движется сюжет? Что мне писать, чтобы не слишком выпасть из темы?

- Ну, праздник в разгаре. Полный угар. Совершенно жизненная ситуация. Потом наступает похмелье, и болит голова...

- У меня голова уже болит. Я не понимаю, что происходит, как этим управлять, и куда мы движемся...

- Пустое. Подожди до завтра и из газет узнаешь все, что ты и я хотели написать. После этого подсуетись немного, подправь формулировки - и ты отобразишь надежды и чаяния широких масс, заклеймишь заклятых, возвысишь возвышенных, затопчешь падших.

Сегодня в фойе театра грудами будут лежать муляжи твоих книг и средство от скудоумия - батончики "Натс". Книги по причине плохого освещения сегодня продаваться не будут. Батончики будут находиться в более выгодных условиях, как и пиво с водкой.

- А не кажется ли тебе, Шура, что наша с тобой работа стала превращаться в фарс?

- Бог с тобой, тезка. Посмотри на обложку твоей книги: ты же пишешь анекдот с продолжениями...

- У анекдотов не бывает продолжений. Это редко бывает смешным...

- Но люди-то смеются!

- По привычке... Из скудоумия... И батончиками тут не поможешь... Ты знаешь... я, наверно, пойду...

У Александра дрогнула мышца на щеке. Он излишне поспешно закурил сигарету и сквозь клубы дыма сунул мне худую сухую руку.

Прежде чем дверь закрылась, я услышал его властный голос:

- Мальчики-девочки... Повторим все со второго акта еще раз...