Стоящим на перепутье
Ветер дул много дней. Казалось, что он дул из одной точки, и этой точкой была огромная, жаркая печь, в которой никак не могли прогореть дрова. Именно дрова, так как в воздухе висел запах горелого дерева и листьев. Листва слетала с окружающих деревьев пестрыми лентами, которые сворачивались в цветные спирали и исчезали в мутном небосводе. Создавалось впечатление, что некто огромным ножом срезает с яблок кожуру и швыряет их в небо. Ленты никуда не исчезали. Они просто высыхали в воздухе, перетирались друг о друга и рассыпались в труху. Пылевая взвесь покрывала поверхность земли, стены, мебель, забивала глаза и легкие. Она нисходила на нас и сводила с ума.
Первые дни казалось, что завтра все пройдет. Ну, не может же это безумие продолжаться вечно!
Через неделю мы сидели в марлевых масках, смотрели друг на друга воспаленными глазами, и искали виноватых. Потом оказалось, что весь мир охвачен этим безумием. На всех каналах телевидения был один и тот же сумрачный фон, который прорезали спирали пестрых лент всех цветов радуги. Они втягивались в небо и возвращались на землю однородной пылью.
Первое время предпринимались попытки найти источник ветродуя, жерло, из которого идет жар, злоумышленников, вызвавших глобальный пожар... Ни у кого не умещалась в голове мысль, что на нашей столь разнородной Земле ветер может дуть с постоянной скоростью в одном направлении неделями! Абсурд! Это противоречит всем законам природы!
Первые недели в воздух подымались самолеты климатической службы, заполненные реагентами и водой. Были предприняты попытки вызвать неоднородность в атмосфере, чтобы сбить безумный воздушный поток. Попытки закончились усилением духоты и вязкой влажности атмосферы. Против логики огромное количество пыли в воздухе отказывалось собирать вокруг себя капли дождя. В какой- то момент показалось, что нас окружают потоки липкой, теплой грязи. Самолеты перестали летать из-за опасности цементирования двигателей.
Потом наступило вязкое затишье. Ведь ветер дует лишь тогда, когда в атмосфере существует неоднородность. А тут - воздух равномерно прогрелся. Его перемещение шло лишь по вертикали. Небо стало резко электризоваться. Почти неделю бушевала сухая гроза. Молнии жгли и без того перегретый воздух. Легкие рвались от желания вдохнуть глоток влажной прохлады, а ее все не было.
Кондиционеры перестали работать уже дней двадцать назад. Из кранов жалкими струйками текла вонючая жижа. В домах достаточно быстро иссякли запасы материалов, через которые можно было бы фильтровать воду. Сутками я лежал в подвале, прижимаясь телом к прохладной земле, а лбом к чуть влажным камням стен. В полудреме казалось, что по ним бегут ручейки воды, и тогда шершавый язык самостоятельно тянулся к еще более шершавым глыбам песчаника, но натыкался на пересохшую поверхность.
Первые дни еще были какие-то силы подыматься в дом, чтобы послушать телевизионные новости. Со временем в новостях новыми стали лишь грозовые помехи. Потом прекратилась подача электричества. Есть не хотелось. Хотелось только пить и дышать.
За стенами дома слышались только раскаты грома, похожие на звук рвущегося металла, да редкие удары колокола деревенской церкви. Они растекались между склонами гор, указывая дорогу редким умалишенным, которые в такую непогоду решались выйти на улицу. Затем, после прямого попадания молнии в колокольню, затих и колокол.
Ливень бил по земле действительно тяжелыми каплями, которые разрывались при ударе со специфическим треском и запахом пыли. Потрескавшаяся земля мгновенно впитывала в себя воду, а по поверхности текли потоки пыли, которые много дней собирало в себя небо. Впервые за много суток я заснул.
Утро принесло первые потрясения: ночной ливень лишь ненамного вымыл небо. Очевидно, количества небесной влаги было слишком мало для того, чтобы очистить воздух от пыли и гари. Сумрачное разбеленное небо незаметно переходило в сумрачную разбеленную поверхность земли. Когда много месяцев назад на Землю стали поступать первые еще не редактированные снимки поверхности Марса, далекая от нас планета выглядела приблизительно так. Только по склонам гор многодневной щетиной торчали голые стволы деревьев.
Наша местность никогда не была людной, но сейчас она стала абсолютно безлюдной и бесцветной. В старых черно белых фотографиях есть своеобразная прелесть однозначного контраста черного и белого, света и тени. А в наших пейзажах исчезло все. Даже тени. Сплошной серо-коричневый фон. Даже горный ручей бежал между камнями под коркой пыли. И тишина. Было страшно крикнуть из опасения, что крик увязнете окружающей вате.
И все-таки в этот мир проник привычный шум. Надо мной раздалось хлопаете крыльев. Мозги удивительно быстро подставили под звук образ библейской голубицы - символа избавления от многодневных страданий. Практически одновременно появилась мысль о том, что это было бы слишком пошло. Не хочу!
Резкий клекот подтвердил, что это хищник. Я поднял глаза и увидел сильную и неприятную картину: в когтях хищника извивалась крупная змея с небольшой сердцевидной головой. Змея не хотела расставаться с жизнью так легко, и энергично извивалась, пытаясь укусить птицу. Пестрый клубок свалился на меня с небес. Мягкий удар и легкий укол в ногу. Ну, конечно же я сплю! Ну, не может же так просто закончиться жизнь после всех страданий, которые пришлось пережить за последний месяц! Почему я не могу быть последним живущим на Земле? Или так выглядит избавление?
Я лежал на земле в двух шагах от двери в подвал. Нога быстро немела. Наверно, я слишком долго спал на одном боку и она затекла. Нужно повернуться на другой бок и смотреть другой сон. Еще нужно спуститься в подвал и прижаться к прохладным камням.
Стоп. Если это сон, то можно просто повернуться на другой бок и попасть в другой сон. А если это не сон, то какая разница где умирать? Но в подвале я защищен. Там прохлада, там надежный сумрак,... там по стенам струятся пестрые лен...
Я пришел в себя в полной темноте. Провел руками и убедился, что пространства вокруг меня больше, чем в гробу. Сил моих хватило на то, чтобы затащить голову в створ двери. Тело оставалось лежать на улице. Укушенная нога была практически недвижимой. Почему я жив?
Мозг лениво убеждал меня в том, что не время думать об ерунде. А чем же еще заниматься?
Наверно, я очень силен, и змеиный яд на меня не действует! Хвастун! Ты такой же, как все. Может даже слабее других. А может яда у змеи было уже мало? Может действует на меня он так из-за обезвоживания? Хотя, как я слышал, чем больше в организме воды, тем менее концентрирован яд... А может все еще впереди?
Серый рассвет застал меня лежащим в той же позе на пороге подвала. Я был жив. Мне было плохо физически. Но мне было хорошо от мысли, что я жив. Даже если я последний живущий на Земле.
Оставаться в той же позе было невыносимо, так как во второй ноге появилась боль от затекания. Руки оказались достаточно сильными и послушными. Я уселся на пороге, привалившись к двери. Минут пять я всматривался в окружающий пейзаж, который ничуть не изменился со вчерашнего, а может быть и позавчерашнего дня.
О, Боже... Хоть бы никто не увидел! В беспамятстве я обмочил свои брюки! Теперь ширинка и брюки до левого колена покрыты серой пыльной коркой...
Стоп! А ведь кое-какие изменения вокруг произошли: в том месте, где я крутился в беспамятстве, пылевая корка разрушилась и... Думаю, что не без участия того, что вылилось из меня на поверхность полезла свежая растительность. Нет, ну правда: листья были нежно-зеленые. А некоторые - слегка красноватые. Две пестрые ленты травы.
Чтобы дотянуться до растений, я подтянул к себе укушенную ногу и был несказанно рад - она движется! Ей больно, но она жива!
На следующее утро мне пришлось заставить себя подняться на ноги, опираясь на какую-то корягу. Нужно искать воду. Без пищи можно долго продержаться, но не без воды.
Ведро для меня было слишком тяжелым. Я примотал к рукояткам небольшой кастрюли веревочную рукоять и пошел, приволакивая больную ногу, вниз по склону. На месте ручья была сплошная монолитная корка схватившейся пыли. Никаких намеков на воду!!!
В отчаянии я стукнул по дну сухого ручья своей клюкой и... корка проломилась. Я приник к отверстию глазом, потом ухом. Во мраке под коркой явно слышался тихий шум воды.
Сейчас понимаю, как я глупо выглядел, когда рвал разбитыми в кровь пальцами цементный свод окаменевшей пыли над ручьем. Я стучал своей клюкой и даже больной ногой. Был бы хотя бы маленький камешек. Но все вокруг было засыпано сцементированной пылью.
Мне нужна была вода, и я не мог заставить себя думать, что внизу есть непрекращающийся источник воды. Я ждал злой шутки, подлости, подставы: вода закончится!
Когда отверстие расширилось достаточно для того, чтобы засунуть туда кастрюльку, я понял, что уровень воды слишком мал, чтобы черпать ее кастрюлькой. Но это не слишком расстроило. Главное, что руки коснулись прохладной воды. Они сами свернулись в ковшики, и я пил... пил... пил... Упал обессиленный, но довольный. Лежал и тупо смотрел в небо, единственным хозяином которого был я. Потом снова пил.
От насыщения влагой появилось ощущение силы. Пропала тревога об отсутствии источника воды. Не пришлось много думать над тем как наполнить кастрюльку. Прямо ею я стал копать в дне ручья углубление. Почву вытаскивал наружу. Углубление наполнялось водой. Я даже смог умыться мутной водой, которая не столько мыла, сколько пачкала лицо.
Когда углубление стало вмещать в себя всю кастрюльку, я начал вычерпывать воду наружу, чтобы избавить воду от взвеси мельчайших частиц пыли и песка. Я выливал воду прямо на поверхность. Мне не было ее жалко. Я был самым богатым человеком на Земле: Крезом, олигархом, монополистом. У меня был собственный и единственный в округе источник воды!!!
Я возвращался домой по темноте. Усталость вновь накатилась. Нога болела все больше. Я карабкался по склону и грязно и изощренно ругался, плотоядно радуясь, что никто меня не слышит. Чтобы поднять больную ногу, я придумывал фантастические ругательства ("Обь-лоттерейское правительство!";"Обвал на твою трижды больную ногу через аддронный бутерброд")...
Нет... Ну почему мой дом так высоко? Я никогда до него не дойду. Непрерывно падая, я мечтал лишь о быстрой смерти. Мучения нельзя оправдать ничем...
До дома я донес около 300 грамм чистой воды. Следовательно, завтра поход к источнику воды придется повторить...
Утро принесло сюрприз: в нескольких местах на склоне, где я ругался особенно изощренно после падений и пролива воды, из треснувшей корки пыли прорывались пестрые ленты травы. Я понял, что походы к источнику влаги станут моим постоянным занятием, которое придется повторять с мазахистским постоянством. Помимо походов по воду я занялся крушением пылевой корки вокруг дома. Тяпка и грабли ее не брали. Благо, нашелся старый топор, который я доводил до ума почти сутки. Каждый кусочек обработанной почвы я поливал изрядной порции воды: почти по поллитра воды на квадратный метр...
Кому мало? Да, скромно. Но каждый появившийся клочок травы доказывал мою правоту и целесообразность моего деяния.
Новое утро принесло новый сюрприз. Вначале я не придал ему значения. Я мерно тюкал топором по корке пыли, а рядом кто-то шуршал. Потом послышалось квохтание. Рядом со мной среди обломков целеустремленно рылись две молодые курочки. Много дней позже я понял, что в этой паре был петушок. Не то меня обрадовало, что рядом появились живые твари, а то, что эти твари мне явно показывали что можно, а чего есть нельзя. Они с удовольствием ощипывали одни растения и игнорировали другие...
Когда мой пестрый огород достиг площади одного акра, я с волнением и удовольствием услышал крики курочки несколько иного, чем обычно, характера. В детстве после таких криков мама посылала меня искать отложенные курами яйца. Хорошо, если куры откладывали их в гнезда, которые им готовили хозяева. Среди десятка кур всегда находилась упрямица, которая складывала яйца в свое собственное, очень неудобное для доступа хозяев гнездо. В этот раз было именно так: гнездо появилось за сараями, где уже многие годы копился разный хлам, ныне скрепленный коркой пыли. Я разбирал его осторожно, уговаривая себя не раздавить яйцо. И-таки едва не наступил на кладку, в которой лежало уже три яйца.
Руки мои тряслись от возбуждения. Лишь сейчас я понял как я давно не ел нормальной пищи! Прямо там - среди хлама - я аккуратно проковырял в среднем по размеру яйце дырку и с удовольствием высосал божественно вкусное его содержимое. Сладковатый желток на мгновение притормозил в горле и провалился в изголодавшийся пищевод... Далее я не почувствовал ни тяжести, ни вкуса. Лишь долго пытался обманывать себя, вылизывая сухие внутренности скорлупы.
Более крупное яйцо я принес в дом и поставил в сервант за стекло - туда, где у нас всегда хранилась красивая посуда и всевозможные безделушки, обязанные украшать наш быт. Я пообещал себе сохранить, как приз за очередную трудовую победу. Ну, или в ознаменование какого-либо великого события в моей жизни. Это значило, что яйцо должно было пролежать за стеклом дня два-три...
Великое событие наступило раньше. Той же ночью. Я понял, что не могу спать. Мне казалось, что кто-то ходит возле серванта, и старается открыть стекло, чтобы добраться до МОЕГО яйца!
Я перенес матрас с кровати поближе к серванту, несколько раз перетаскивал его по комнате, пока не понял, что успокоюсь тогда, когда буду видеть его постоянно. Когда я осознал, что стоя возле серванта, я не смогу заснуть, а на подушке яйцо я точно раздавлю, раздался хриплый голос, в котором я узнал себя: "Да съешь ты его!"
И я съел его, внутренне переживая, и надеясь на то, что тот же хриплый голос передумает и запретит есть.
Я действительно успокоился, т.к. третье - самое маленькое яйцо я перенес в сарай вместе с хламом, из которого моя курочка попыталась сделать свое гнездо. В сарае я нашел ящик, в который по своему разумению насыпал завалявшуюся в сарае солому. Я принес к гнезду свою курочку и стал с жаром ей объяснять, что в таком гнезде я бы и сам жил...
Курочка, которую к этому времени я уже звал Мэриэнн еще пару недель не верила мне и продолжала разбрасывать яйца по разным углам моего двора. Я же настойчиво находил яйца и упрямо переносил хлам из ее самодельных гнезд в мой шедевр куриной архитектуры. Через месяц Мэриэнн сдалась. Да и я сбил оскомину - стал оставлять часть яиц в гнезде. Еще поставил в уголок ящика плошку с чистой водой, намекая курочке, что если она меня поймет, то не будет ей ни в чем отказа. Мэриэнн поняла меня не благодаря моим словам, а потому, что ее возраст потребовал от нее исполнения своих куриных обязанностей.
Когда первый выводок из четырех цыплят вышел во двор, я застучал топором еще интенсивнее, и стал спускаться к ручью в три раза чаще. Да и ручей стал уже небольшим прудом, т.к. я дважды немного загородил его: чуть выше по течению брал воду для питья, а чуть ниже - принимал сидячие ванны... Я мог себе уже позволить часок-другой поваляться голышом на травке возле собственных водоемов не только потому, что некому было на меня глазеть. Просто, вокруг источника влаги быстро стала подыматься растительность, и порой мне приходилось обламывать ветки, мешающие ходить по моей тропе. На моем холме теперь было два оазиса: возле водоема и на вершине - у дома. Тропинка же соединяла их пестрой лентой скудной, но разнообразной растительности.
Джоя - худющего рыжего пса неопределенной породы - я поймал в момент, когда он недвусмысленно присматривался к моим цыплятам. Без особого сожаления я поделился с ним моим скудным обедом. Пес жадно вгрызался в то, что в лучшие времена ни одна из приличных собак в рот бы не взяла. Но это была пища, которую ей дал ХОЗЯИН. А на следующий день Джой стоял передо мной, виляя хвостом, и радостно предлагал мне еще подергивающуюся водяную крысу. Наверно, не только собакам придется сменить свой рацион...
Прошло не так много времени. Я сидел у самого надежно места своего дома - у входа в подвал. Теплые еще стены приятно грели спину. В былые времена я бы покуривал сигаретку и благостно смотрел бы на картофельные-морковно-свекольные грядки своего огорода, на деловых кур и пса, делающего вид, что он спит... Долгие дни задымления напрочь отбили желание курить. Вскрытый блок сигарет какое-то время лежал в шаговой доступности, но потом я запрятал его в самый дальний угол чулана - дым, который когда-то ласкал каждую клетку организма, теперь стал постоянно напоминать о страшных и непонятных днях конца ТОГО света.
Все изменилось с момента, когда жаркие потоки ветра сорвали с деревьев первые листья. Мир схлопнулся до крохотных размеров оазиса, который я создавал сам. С кривой улыбкой я подумал о том, что стал почти богом, созидающим свой мир. Но не гордость была в том. Я ощутил божественное одиночество - одиночество Бога - бессмысленное, безжалостное, непреодолимое в безвременье, в недоступности, в неверии, безмолвии... Безгласности.
Слезы текли из моих глаз, искажая окружающий мир. Джой с тревогой поднял голову в мою сторону. Он не был одинок. Рядом с ним сидел хозяин, который размазывал сопли и слезы, и выл громко и фальшиво до тех пор, пока не услышал вой своего пса.
Слезы текли из глаз, резали их нежную ткань и мутили зрение. В момент, когда желание покончить земное существование достигло горла, я глянул на горизонт, покрытый такими же горами, как и та, на какой жил и я. На серые пики с пестрыми лентами, ползущими в долины...
Октябрь 2013.